Карл Густав Маннергейм (Karl Gustav Emil Mannerheim) (1867-1951) был шведским дворянином из Финляндии и кавалеристским офицером на русской службе. Офицером боевым. Его произвели в полковники в ходе русско-японской войны. По окончании войны Маннергейм продолжал службу на востоке. В 1906-1908 годах в составе этнографической экспедиции он совершил путешествие по западным районам Китая. Впрочем, интересовала его не этнография, а перспективы аннексии этого района Россией и возможности ведения здесь военных действий.

Маннергейм во многом продолжал дело офицера российского генерального штаба Н.М. Пржевальского, и даже использовал материалы его путешествий, в том числе и неопубликованные. А по окончании нелегкой экспедиции он еще съездил ненадолго в Японию. Целью этой краткосрочной поездки полковника Маннергейма был японский порт Симоносэки, а задание, которое ставилось перед ним, – изучить военные перспективы этого порта.

Во время Первой мировой войны Маннергейм воевал в Галиции и стал генерал-майором. А в январе 1918 года он вышел в отставку и отправился на родину, в Финляндию, только-только ставшую независимой. И осталась независимой во многом благодаря тому, что с самого начала финскую армию возглавил Маннергейм. За несколько месяцев он превратил в боеспособную армию только народившиеся финские силы самообороны. Одной из первых операций нового финского войска был разгром действовавших на границе с Россией отрядов финской красной гвардии. Таким образом, мечту о «покраснении» Финляндии «кремлевским мечтателям» пришлось отложить.

Трезвый и опытный военный, Маннергейм прекрасно понимал принцип, сформулированный когда-то еврейскими мудрецами: «Если не я за себя, то кто же?» Поэтому в 1933 году, когда во Франции вовсю шло возведение линии Мажино, под руководством генерала Маннергейма началось строительство оборонительной линии на границе с СССР, на Карельском перешейке. Длина «линии Маннергейма» была всего 135 километров, зато была она без «дырок» и обойти ее, как это в конце концов сделали немцы с линией Мажино, было невозможно.

Буреломные леса Карелии – не веселые поля Лотарингии. Огневые точки не высились на пригорках, чтобы враги боялись. Нет, они были хорошо замаскированы самой природой. По таежным болотам пушку не протащишь. По гранитным валунам на танке не прорвешься. И от самолета сверху лес – хорошее прикрытие. Кроме того, как по военной науке положено, перед каждым дотом – минные поля и противотанковые заграждения. При строительстве укрепленных огневых позиций широко применялся местный гранит, по твердости не уступавший бетону самых лучших марок. Так что, когда в конце 1939 года на Финляндию одно за другим посыпались «миролюбивые» предложения Советского Союза отодвинуть границу в Карелии километров на сто, сто пятьдесят северо-западнее, у маленькой республики была возможность от этих предложений отказаться.

Дальнейшее развитие событий было абсолютно предсказуемо. Еще осенью 1939 года Сталин, принимая финскую правительственную делегацию, прямо заявил (а может быть, предупредил): «Хорошо понимаю, что вы хотите остаться нейтральными, но уверяю вас, что это невозможно. Великие державы просто не позволят».

Буквально накануне, в сентябре 1939 года, Красная армия захватила восточные районы Польши, воевавшей в это время с Германией. Официально этот захват представлялся как поход по освобождению трудящихся Западной Украины и Западной Белоруссии, стенавших под игом «польских панов». На «освобождение» потребовалось две недели. В Кремле было решено, что и маленькую Финляндию можно будет одолеть приблизительно в эти же сроки.

Быстрой победы не получилось. Собственно говоря, и победы не получилось, хотя в феврале – начале марта 1940 года линия Маннергейма была прорвана и Красная армия вышла к Выборгу. Дальше, казалось, Финляндию можно было бы вливать в братскую семью советских народов. Но уже как-то не хотелось. Красная армия потеряла за три с половиной месяца войны более 130 тысяч человек убитыми. При этом потери финской армии были в 5-6 раз меньше. Бравую, хотя и довольно похабную песенку «Принимай нас, Суоми-красавица» сменили другие песни. Стратеги Красной Армии принялись описывать линию Маннергейма (именно тогда это слово вошло в русский язык) как абсолютно неприступную. Рисовались даже картины совершенно фантастические: прежде орудия линии Маннергейма угрожали городу Ленина, а теперь не угрожают. Если учесть, что основными огневыми точками на линии Маннергейма были пулеметные гнезда, то возникает картина просто феерическая. То ли от центра Ленинграда до линии Маннергейма было километр с небольшим, то ли на вооружении финской армии стояли удивительные дальнобойные пулеметы.

Характерно, что сам Маннергейм в своих воспоминаниях даже преуменьшает мощь пограничных укреплений на границе с Россией, стремясь тем самым подчеркнуть героизм финских солдат.

Одним словом, Финляндия очередной советской республикой не стала, как это произошло летом 1940 года с прибалтийскими странами. У которых на их беду не оказалось ни героической армии, ни пограничных укреплений, ни, наконец, решительного и смелого командующего.

И хотя имя Карла Густава Маннергейма в советской истории поминалось сквозь зубы и с нелестными эпитетами, а его могилу советским туристам показывали тайком, он все же заставил себя уважать даже такого зверя, как Сталин.

Жизнь свою профессиональный военный Карл Густав Маннергейм прожил по-старомодному честно и по-старомодному красиво. Но есть в ней несколько эпизодов, просто вызывающих восторг. В январе 1924 года генерал Маннергейм, уже глава независимой Финляндии, уже объявленный в Советской России «кровавым белогвардейским палачом», тайком приезжает в Москву. Он стоит в многочасовой очереди на морозе, чтобы войти в только что воздвигнутый мавзолей Ленина на Красной площади и почтить память человека, подписавшего декрет о независимости Финляндии. Жест, достойный какого-нибудь средневекового Дон-Кихота, но совсем не прагматичного политического деятеля двадцатого века. Так и хочется сказать словами Паниковского из «Золотого теленка»: «Сразу видно человека с раньшего времени. Таких теперь уже нету и скоро совсем не будет».

Но и это не все. В том же январе перед отъездом в Финляндию Карл Густав Маннергейм обвенчался со своей давно любимой женщиной, балериной Екатериной Гельцер. Венчал их, кстати, опальный патриарх Тихон. Общий сын Маннергейма и Гельцер, Эмиль, был уже за границей. Мать вывезла его в Швейцарию в 1909 году, когда поехала на гастроли в Париж. С тех пор мать и сын больше не встретились. Да и повенчанные муж с женой тоже расстались навсегда, хотя прожили потом достаточно. Об этом событии наверняка знало ОГПУ, НКВД и т.д.

Может быть, Сталин надеялся, что Маннергейм будет уступчивее, зная, что судьба жены находится в руках вождя. Но тот упрямо гнул свою линию и по-прежнему защищал независимость своей страны, хотя принял все меры, чтобы надежно укрыть от возможных советских агентов своего сына Эмиля, а позже и внука. Товарищ Сталин, прагматичный политик двадцатого века, по-видимому понял, что этого «средневекового Дон-Кихота» Маннергейма на любимую женщину не «поймать», и потому не стал затягивать петлю на шее балерины. Екатерина Гельцер как была, так и оставалась до конца жизни примой Большого театра. Ее так и не тронули, хотя периодически устраивали мелкие пакости.

Марк Блау