VII

Смерть Марфы Сабуровой искренне опечалила Иоанна. Может быть потому, что третья жена еще не успела ему надоесть. Целых две недели он провел в уединении, не допуская к себе никого, кроме Скуратова, который по несколько раз в день доносил ему о результатах допросов и пыток.

Наконец, царь появился в приемной палате. Извещенные об этом, главари опричнины и уцелевшие бояре собрались во дворце без исключения. В палате стоял тихий гул от шепота, которым собравшиеся обменивались впечатлениями. Скуратов успел сообщить им, что государь "зело болен душой”, а это означало, что Иоанн находится в мрачном настроении, которое сулит мало хорошего.

Дверь из внутренних покоев распахнулась. Вышли двое рынд и стали около возвышения, на котором находился трон. В палате воцарилось глубокое молчание. Через несколько секунд раздались медленно шаркающие шаги и в дверях появился царь. При виде его мысленно ахнули даже такие близкие к нему люди, как Басманов, Колтовский и другие. К трону медленно двигалось зловещее привидение. Иоанн был одет в черную рясу, стянутую кожаным поясом. На голове возвышался шлык. В правой руке он держал длинный посох. За спиной тянулась мантия. Бескровное, желтое лицо, изрезанное глубокими морщинами, было совершенно безжизненно. Глазные впадины казались черными, как у черепа, и только в их глубине тускло светились потухающие глаза.

Сгорбившись, не обращая ни на кого внимания, не отвечая на почтительные поклоны, царь прошел к своему месту и опустился в кресло. Молчание продолжалось. Иоанн закрыл глаза, и, казалось, начал засыпать. Так прошло несколько минут. Вдруг веки царя поднялись, и из-под них сверкнул знакомый злобный огонь. Иоанн быстрым взглядом окинул стоявших перед ним и остановил его на Григории Грязном. Опричник, хладнокровно принимавший участие во всех кровавых оргиях, почувствовал, как от этого взгляда у него на лбу начинает выступать холодный пот, а по спине пробегают мурашки.

— Подойди ко мне, Гриша, — едва слышно произнес царь. Грязной приблизился к трону.

— Сказывали мне, Гриша, — тем же тоном умирающего продолжал Иоанн; - что любил ты Марфу Сабурову допреж того, как опознал я ее. Скажи мне, была ли она тогда хворою?

Все насторожились. Такой вопрос в приемной палате, в присутствии бояр, был совершенно необычен. Очевидно, предстояло нечто особенное. Грязной так растерялся, что не находил слова для ответа. Иоанн терпеливо ждал несколько минут, затем снова заговорил, стараясь придать своему голосу оттенок ласки: — Что же ты молчишь, Гриша? В том, что ты любил Марфу, не вижу ничего дурного. Ведь и я ее любил. Хочу только дознаться, не была ли она хворой раньше.

Далее молчать было опасно. Грязной собрался с силами и сказал: — Верно тебе оказали, великий государь. Бывал я прежде у Сабуровых и думал свататься за боярышню Марфу. А что она хворая была, я не ведал.

— Так, говоришь, свататься собирался? — криво усмехнулся Иоанн. — Почему же не посватался?

— Ты, государь, изволил ее себе в супруги выбрать.

Иоанн хрипло рассмеялся: — Ха-ха-ха! Значит, я у тебя невесту отбил? Добро. Так получи же от меня за это награду!

С этими словами Иоанн размахнулся и ударил острием своего посоха Грязного в лицо. Острие попало в глаз. Грязной дико вскрикнул и упал.

— Прикончите его, — спокойно сказал Иоанн. Скуратов, стоявший около трона, хладнокровно вытащил из-за пояса нож и вонзил его в грудь Грязному, корчившемуся на полу от страшной боли. Труп Грязного сейчас же выволокли из палаты.

Эта расправа изменила настроение царя. На губах его появилось что-то похожее на улыбку.

— С женихом покончили, — сказал он, и голос его теперь звучал гораздо добрее. — Теперь надо невест искать, Малюта! Готово?

— Все сделано, как ты повелеть соизволил, государь, — ответил Малюта, отвешивая поясной поклон.

— Ну, тогда едем! — воскликнул царь.

Царю подали шубу и шапку. На царской площадке перед дворцом было приготовлено несколько саней. Иоанн уселся. Рядом с ним поместились Малюта, Басманов и князь Владимир Ростовский. В других санях разместилась свита. Никто не знал, куда едет царь и, конечно, никто не смел спрашивать об этом.

Окруженные конными опричниками, сани помчались. Выехали за город, направились к Коломенскому. Опричники думали, что Иоанн хочет развлечься в своем любимом Коломенском дворце, но царские сани миновали его, не останавливаясь. Иоанн, хранивший все время глубокое молчание, вдруг ласково обратился к князю Ростовскому: — А мы, князь, к тебе в гости. Чай, не прогонишь?

Князь растерялся.

— Помилуй, государь, — пролепетал он. — Я счастлив... только... не упредил ты меня... боюсь, что не смогу принять тебя, как надо.

— Об этом не беспокойся, князь, — многозначительно сказал Иоанн, — угощение мы с собой везем.

В двадцати пяти верстах от Москвы находилась вотчина Владимира Ростовского, в которой жила его семья. Князь всегда старался держаться вдали от двора, особенно с тех пор, как Иоанн создал опричнину. Ростовский одно время воеводствовал в Нижнем Новгороде, но потом "по недужности” удалился от дел и жил в своей вотчине, изредка наезжая в Москву.

Царский поезд скоро прибыл в княжескую вотчину, где его появление произвело страшный переполох. Князь попросил у Иоанна разрешения на некоторое время удалиться, чтобы сделать распоряжение по хозяйству. Царь милостиво разрешил. Нежданные гости расположились в большой палате, стены которой были убраны богатой золотой и серебряной посудой.

Иоанн внимательно осмотрел палату, усмехнулся и сказал: — Неплохо живется князю Владимиру. Не хуже моего.

— Не даром воеводствовал, — ехидно заметил Басманов.

В это время вошел Ростовский. За ним шла княгиня. Она несла большой поднос, уставленный чарками с вином. Княгиня подошла к царю, низко поклонилась, а князь сказал: — Осчастливь, великий государь, выкушай чару вина.

Иоанн взял кубок, выделявшийся среди других серебряных и, соблюдая обычай, пожелал здоровья хозяину и хозяйке. Потом, по его настоянию, пригубила вина княгиня, осушил кубок князь, а затем взялись за кубки остальные. Когда все выпили, князь подал знак слугам, державшим наготове фляги с вином.

— Нет, подожди! — вмешался Иоанн. — Я тебе говорил, что угощение мы везем с собой. Отведай и моего вина. Да где же твои сыновья?

Ростовский велел позвать молодых княжичей. По знаку царя принесли стопу вина, захваченную из Кремлевского дворца. Скуратов сам наполнил им четыре кубка и подал их княгине, князю и княжичам. Ростовский понял, в чем дело. Он молча поцеловал жену, сыновей и залпом выпил вино. Его примеру последовали княгиня и княжичи. Через несколько минут все они корчились в предсмертных судорогах. Иоанн сидел под образами и хохотал, наслаждаясь агонией отравленных.

Когда на полу лежали четыре неподвижных трупа, Иоанн встал и сказал: — Видно, хозяева нам не рады. Раньше гостей упились. Придется самим хозяйствовать. В княжеской вотчине началась оргия.

Князя Ростовского постигла казнь лишь за то, что он был крестный отец Марфы Сабуровой, родной отец которой на допросе "с пристрастием” показал, что Марфа была больна с детства и об этом знал Ростовский.

В княжеской вотчине царь веселился целые сутки, затем он отправился "искать жену”. В один из таких наездов опричники попали в вотчину князя Милославского, где в это время находилась сама княгиня с дочерьми. Княжеская челядь, не зная, что во главе насильников находится сам царь, вооружилась и оказала отчаянное сопротивление. Более десяти опричников легли на месте. Иоанн лишь случайно уцелел. Пришлось отступить. Но князю Милославскому это сопротивление обошлось дорого. Через несколько часов вотчину окружили несколько сот опричников. Иоанн сам командовал ими. Он строго приказал, чтобы в вотчине не остался в живых ни один человек, ни женщина, ни ребенок. Плохо вооруженная челядь держалась недолго. Опричники одержали победу, и началась расправа, беспримерная даже для времен Иоанна. Победители, исполняя волю царя, не щадили никого. Женщин убивали, предварительно надругавшись над ними. Во время этой бойни произошел эпизод, чрезвычайно характерный для Иоанна, Басманов, никогда не отличавшийся мягкосердечием, принес к царю двухмесячного внука Милославского. Ребенок был так красив и трогателен своей беспомощностью, что даже руки опричников не поднялись на него. Иоанн взял ребенка на руки, поцеловал его, потом сказал: — Царское слово священно перед Господом. Я сказал, что здесь никто не должен остаться в живых. Да будет так! И велел при себе зарезать младенца.

VIII

Так развлекался Иоанн целый год после смерти Марфы. Наконец, ему это надоело, и он решил вступить в новый брак. Однако, православная церковь разрешает только три брака, так что четвертый явно незаконен. Но для Иоанна закон не существовал. Он выбрал себе в жены Анну Алексеевну Колтовскую и приказал священнику обвенчать себя с ней. Конечно, священник не смел ослушаться царя и совершил обряд венчания. Только после этого Иоанн созвал епископов и обратился к ним с такою речью: — Святители! Злые люди чародейством извели первую супругу мою Анастасию. Вторая, княжна Черкесская, также была отравлена, и в муках и терзаниях отошла к Господу. Я ждал немало времени и решился на третий брак, отчасти для нужды телесной, отчасти для детей моих, еще не достигших совершенного возраста: юность их претила мне оставить мир; а жизнь в мире без жены соблазнительна. Благословенный митрополитом Кириллом, я долго искал себе невесты, испытывал, наконец, избрал; но зависть, вражда погубила Марфу, только именем царицу; еще в невестах она лишилась здоровья и через две недели супружества представилась девою. В отчаянии, в горести я хотел посвятить житию иноческому: но, видя опять жалкую младость сыновей и Государство в бедствиях, дерзнул на четвертый брак. Ныне, припадая с умилением, молю Святителей о разрешении и благословении.

Епископам оставалось только признать этот странный брак царя. Для формы они наложили на него легкую епитимью: сто поклонов в день, в течение месяца. Но, так как Иоанн и без того клал в день тысячи поклонов, эта епитимья окончательно сводилась к нулю.

IX

Анна Котловская во многих отношениях была похожа на Марию Темгрюковну. Как и последняя, она отличалась необузданностью и страстностью. После хилой, отравленной Сабуровой Анна сумела подчинить Иоанна своему властному влиянию. На время царь присмирел, прекратились массовые пытки и казни.

Иоанн целые дни проводил в тереме царицы. Там он, отбросив всякий этикет, нередко принимал и доклады от ближних придворных.

Анна умела занимать своего грозного супруга. В ее дворцовой половине всегда толпились красивые женщины, во всякую минуту готовые плясать и развлекать государя, всем, что ему пожелается. Царица смотрела на эти "игры” спокойно. Ревновать она не умела, потому что Иоанн, как муж, был для нее безразличен.

Иоанн отправлялся в терем царицы утром. Там он встречал самый радушный прием. В опочивальне царицы для него было поставлено кресло на особом возвышении. Анна встречала его у порога с глубокими поклонами. Царь садился на свое место. Начинался "теремной день”.

Иоанн подзывал к себе своих любимиц, разговаривал с ними, иногда шутками исполнял их просьбы, дарил им целые вотчины, решал в их пользу тяжебные дела. Это время на Руси справедливо назвали "бабьим царством”.

Даже ближние опричники должны были отодвинуться на задний план. Сам "верный пес” Иоанна, Малюта Скуратов временно утратил свое влияние. К царю, в самых важных случаях, можно было проникнуть только при помощи женщин, окружавших Анну.

Анна вела систематическую борьбу против опричнины. Она вышла замуж за Иоанна восемнадцатилетней девушкой. По понятиям того времени, она была уже "перестарком”. Иоанн выбрал ее только потому, что вся ее фигура дышала страстью. Но в глубине души она таила глубокую ненависть к царю и, главным образом, к окружающим его опричникам, Анна Колтовекая когда-то любила. Ее избранник, князь Воротынский, чем-то не угодил князю Вяземскому и был замучен в одном из московских застенков. Анна, пользуясь своим влиянием на царя, медленно, но верно уничтожала опричнину. Она мстила, но в то же время приносила огромную пользу измученной бесчинствами опричников Руси. За один год, в течение которого Иоанн находился под влиянием Анны и ее приближенных, были казнены или сосланы почти все главари опричнины. Малейшая попытка рядовых опричников бесчинствовать по-прежнему каралась. Достаточно было одного слова Анны или какой-нибудь теремной боярыни, и Иоанн, без всякого суда и следствия, отправлял на эшафот людей, которых незадолго перед тем считал своими вернейшими слугами.

Понятно, что опричники ненавидели Колтовскую и весь ее придворный штат. Особенно ненавидел ее князь Воротынский, отец княжича Андрея, загубленного за его любовь к Анне. Старый князь был убежден, что его сын погиб потому, что Анна стремилась стать царицей и, опасаясь преследований со стороны Андрея, устранила его. Воротынский поклялся свергнуть царицу. У него был племянник Борис Ромодановский, юноша, отличавшийся женственностью. Борис, наряженный в женское платье, не раз пленял молодых людей. Юноша любил приключения. Воротынский призвал его к себе.

— Борис! Хочешь ты сослужить службу, а вместе с тем и сам потешиться?

Ромодановский, конечно, изъявил свое полное согласие. Князь посвятил его в свои планы. Борис должен был проникнуть в терем царицы под именем Ирины, дальней родственницы Воротынского. Воротынский брался выпросить у царя разрешение ввести в терем свою родственницу. Бориса, незадолго до этого приехавшего из дальней вотчины, в Москве почти никто не знал, так что опасаться было нечего. Воротынский объяснил этот маскарад тем, что ему нужно узнать кое-что о поведении боярышни Шебухиной, приходившейся ему двоюродной племянницей.

Девятнадцатилетний Борис Ромодановский, не подозревавший западни, охотно согласился помочь дяде. Старый князь расхвалил Иоанну "боярышню Ирину”, и сластолюбивый царь не только разрешил допустить ее до царицы, но даже потребовал, чтобы это было сделано немедленно.

В тереме Анны появилась "боярышня Ирина”. Борис Ромодановский так искусно играл свою роль, что никто не заподозрил обмана. В тот же день, когда он был представлен царице, Иоанн, в обычное время посетивший терем, потребовал, чтобы ему показали новую боярышню. Не ожидавший этого Борис смутился. Лицо его залилось густым румянцем и стало еще более привлекательным. Царь, с видом знатока и ценителя, окинул взглядом стройную фигуру и, в знак своего благоволения, приказал выдать боярышне Ирине жемчужное ожерелье из своей казны.

С этого дня Иоанн стал отдавать боярышне Ирине особое предпочтение. Он не привык сдерживаться и однажды, не стесняясь присутствием царицы, потребовал, чтобы боярышня "постлала ему постель”. Ромодановский совсем растерялся и бросился за советом к своему дяде, Воротынскому. Старый князь, предвидевший такой исход, спокойно посоветовал племяннику исполнить волю царя.

— У него так водится, — сказал он. — Ничего дурного в том нет. Постелешь ему постель, поговоришь с ним, только и всего. У него этак все боярышни перебывали.

Борис успокоился. Вечером "боярышня Ирина” прошла в опочивальню царя...

Около полуночи Кремлевский дворец огласился исступленными криками Иоанна. Царь бесновался. Размахивая окровавленным посохом, он, в одной сорочке, бегал по палатам и грозил убить всякого, кто попадался ему на глаза. Все попрятались. Не встречая ни одного человека, на котором он мог бы сорвать злость, Иоанн бросился на половину Анны, где царило полное смятение. Он распахнул дверь, но на пороге упал и забился в припадке. Только это спасло царицу от смерти. Как всегда, за припадком последовало состояние полной апатии. Его перенесли в опочивальню. Там на полу лежал окровавленный труп Бориса Ромодановского, одетый в роскошное платье боярышни, с привязанной косой и жалованным ожерельем на шее. Труп был изрешечен ранами, нанесенными острым царским посохом.