КАК В ЕВРОПЕ

Строя свою ментальность, Россия на протяжении всей своей истории ориентировалась на Европу. Говорят, что ориентация на Европу, на европеизм – это плохо. Но Европа в свою очередь, росла, ориентируясь на античность – Грецию, Рим. Никто из европейцев не стыдился учиться у римлян, это достойная школа.

Петр Чаадаев говорил, что первый толчок определяет движение народов. Этим первым толчком у нас было призвание лучшими людьми Новгорода на правление варягов, пришлых, которые установили в России княжескую, а потом царскую династию Рюриковичей.

Как развиваться стране – в России всегда решала власть, а не народ. Как писал поэт Максимилиан Волошин: «В России революция была исконнейшим из прав самодержавья». То есть именно власть, а не народ, устраивала революции. Совершала то, что потом стали называть «революцией сверху». Так было и с перестройкой, и с развалом СССР.

А началась эта «революция сверху» с князя Владимира, который на заре российской истории принимает христианство. И тем самым ориентирует Россию на Европу.

Хотя у князя Владимира была возможность выбора. Об этом писал Сергей Михайлович Соловьев. Был ислам, иудаизм, оставалось язычество. Но Владимир выбирает христианство. Есть замечательные слова в «Повести временных лет» после крещения Руси: «Взгляни на новых людей этих, и дай им, Господи, познать Тебя, истинного Бога, как познали Тебя христианские страны».

ПОЧЕМУ ХРИСТИАНСТВО?

Народ пошел за Владимиром, хотя и говорил, что так повелели князья и бояре, сказав, что это хорошо – ну и надо идти. Так и крестились. Но когда князь Владимир попытался отдать молодых людей в науку, то, как замечательно сказано в «Повести временных лет», «плакали матери о них, как о мертвых». То есть учиться – это был ужас для непривыкших к обучению русичей. Ситуация отзеркалилась перед Крымским поражением XIX века, когда военный министр произнес замечательную фразу: «Без науки побеждать возможно, без дисциплины никогда». Выяснилось, что как раз без науки невозможно.

Гениальность князя Владимира в том, что он опытным путем пришел к христианству. Ведь вначале он создал пантеон языческих богов во главе с Перуном, чтобы держать с помощью языческих богов в повиновении подчиненные ему славяно-финские племена. И десять лет пантеон существовал. Но потом Владимир понял, что язычество уже не работает. Он был, пользуясь сегодняшним термином, действительно великим геополитиком. Он смотрел вперед и понимал, что языческий пантеон единства не создаст

А почти рядом с Россией была богатая христианская Византия. И Владимир берет ее веру – и Русь входит в число европейских, христианских стран. Надо подчеркнуть, что Русь крестилась до раскола на католиков и православных. Это факт замечательный: мы вошли как бы в единство европейских народов, в европейскую общность, не видя тамошних противоречий. И не случайно очень долго еще, даже после раскола, русские князья роднились со всеми европейскими дворами. Ярославна – королева Франции, Владимир Мономах – родственник английских королей. За сиятельных норвежцев, шведов русские князья выдавали замуж своих дочерей.

Некоторые считают, что князь Владимир выбрал Византию, потому что там богослужение было уж очень красиво, послы хвалили: «очень благолепно». Ислам тоже интересовал, Владимир был женолюб. Но ислам запрещал пьянство. И Владимир произнес: «На Руси есть веселие пити, нельзя нам без этого быти». Но так говорит предание. Стоит однако понять, что Византия была мощным осколком великой Римской империи. Запад в те времена был в полном развале. Это был период, когда, как говорил Гегель, на базарах в Европе торговали человечиной. Византия – последний оплот цивилизации в общем варварском, страшном мире. Конечно, нужно идти к Византии. Это и торговля, и культура, и цивилизованные навыки. Русь шагнула туда. И торговые отношения расцвели.

Князь Владимир – тот самый человек, благодаря которому мы попали в христианский, европейский ареал жизни, для которого мы, худо-бедно, – часть Европы.

К сожалению, принятие христианства – вопрос не одноразового действа. Требуются столетия для подлинного проникновения христианских принципов в плоть и дух народа. Тут можно вспомнить о монгольском нашествии, которое отрезало нас от европейской, христианской цивилизации. На Западе даже защищали диссертации, являются ли московиты христианами? Для Запада мы, начиная с XIII века, не Русь, а Московия, даже Тартария.

ВЫБОР ВЛАСТИ

Рывок невероятной силы в сторону Европы совершил Петр Великий. Неверно, когда говорят, что Петр ввел Россию в Европу. Он не ввел, он вернул Россию в Европу. Потому что Новгородско-Киевская Русь была частью Европы, форпостом Европы по отношению к степи.

На Балтике Петр построил новую столицу, абсолютно европейский город. Петр создал русскую Европу. Как писал Тютчев, «навстречу империи Карла Великого шагнула Европа Петра Великого». Так и было. Петербуржцы стали настоящими европейцами. Выкинутая большевиками на Запад после Октября русская интеллигенция почти сплошь состояла из петербуржцев.

Мощные реформы Екатерины Великой, сравнимые с петровскими, вызвали пугачевский бунт. Хотя бунт – явление абсолютно непродуктивное. И это понимали все большие писатели. Вспомните «Гамлета» Шекспира. Кто поднимает бунт? Не Гамлет – Лаэрт поднимает бунт, негодяй, убивший потом и Гамлета отравленным оружием, человек в буквальном смысле нечистый на руку. Вспомним «Капитанскую дочку» Пушкина, пугачевский бунт. Кто принимает сторону восставших? Швабрин, человек сомнительной морали. А скорее всего – негодяй.

Как уже говорилось, право первого шага в России всегда принадлежало высшей власти. Так было и в 1917-ом. В советские времена ходила шутка, что Николаю II надо было бы дать орден октябрьской революции «За создание революционной ситуации в стране». Император, главнокомандующий, во время страшной войны отказавшийся от престола, тем самым бросил страну на произвол судьбы. Что в армии происходит, когда командир говорит: все, солдаты, дальше воюйте сами? Армия распадается. Армия и распалась. И страна распалась. Но причины гибели породила власть.

ПЕРВЫЙ ЖЕЛЕЗНЫЙ ЗАНАВЕС

Во время монголо-татарского нашествия, когда степь овладела Русью, наша страна вышла за пределы европейского ареала. Я называю это первым железным занавесом. Пришла кочевая культура, а как говорил Пушкин, «кочевники не имеют ни дворянства, ни истории». То есть степь отбросила страну назад. Хотя из тех же степняков впоследствии выросли великие русские мыслители и писатели европейского пафоса. Тот же Петр Чаадаев – потомок хана Чегодая, из тюркского имени Чагатай в русском произношении Чаадай. Так звали второго сына Чингисхана. Иван Тургенев, знаменитый западник, имел фамилию монгольского происхождения: тургэн означает быстрый или вспыльчивый. Но это как бы взгляд в будущее из XIII века.

Было страшное, что принесла Орда России, помимо гибели десятков тысяч людей, разрушения городов, ремесла и т.п. – произошел некий симбиоз завоевателей и завоеванных. Многие наши привычки, взгляды, типы поведения – оттуда. Например, взгляд на Западную Европу как на мир чуждый, а не родственный. Именно под влиянием степи Запад стал сущностным врагом России.

Поскольку все у народа отбиралось насильниками, пришедшими на Русь, то трудиться народу стало неинтересно. Немецкое трудолюбие презиралось. Баскаки приезжали к русским людям и отбирали добро, но на это были и как бы юридические основания. Цитирую знаменитого Константина Неволина, «История гражданских законов», где он говорил о том, что монголы установили так называемое «монгольское право на землю», по которому «вся земля, находившаяся во владычестве хана, была его собственностью».

Это значит, ни одному русскому князю его земля не принадлежала. Когда говорили, «князь поехал за ярлыками», это он отправлялся за разрешением править на своей земле, скажем, в Твери, которая ему не принадлежала, потому что это земля хана. А хан мог повелеть князю ехать править не свою, а другую землю. Если говорить о параллелях, это напоминает назначение какого–нибудь генерал-губернатора или секретаря обкома, которого из одной области перебрасывали в другую. Хан мог любого князя пересадить из одного княжества в другое. Но на произвол ханской власти возник и укрепился ответ в виде взяток, которые шли поверх дани. Так поднялась Москва.

Но не только земля, но и все произведенное на земле хана, принадлежало ему. А значит, трудиться – смысла не было, все равно хан отберет, если захочет. Отсюда истоки лени.

НИЧЬЯ ЗЕМЛЯ

Собственность на землю вернула только Екатерина Великая. До этого все русское крестьянство жило с ощущением, что земля ничья. Не было понятия неприкосновенности частной собственности. Поэтому с такой легкостью потом была принята народом большевистская отмена частной собственности. Земля принадлежит государству? Ну конечно государству, кому же еще? Не какому- нибудь князю, боярину – а государству. А оно нам все даст.

Правовое сознание начинается с частной собственности. Когда ты получаешь частную собственность, то знаешь, что это так или иначе должно регулироваться правом. Когда собственности нет, то и закона нет.

До татаро-монгольского нашествия существовал свод законов «Русская правда». Были юридически зафиксированы стоимость не только человеческой жизни, но и, скажем, обид, бесчестья, побоев, все стоило денег. Убийство холопа было дешевле, но нельзя было безнаказанно убить холопа. А после того, как пришли монголы, то ушли не только права на собственность, но и право на человеческую жизнь. Жизнь во времена Орды не принадлежала человеку, она принадлежит владеющему всем хану. Или его баскакам. И отсюда возникает одно замечательное свойство нашей психики, о котором говорил Чаадаев: «беззаветная отвага и равнодушие к смерти». Возникает оттого, что ценности жизни не знаем.

Историк Грановский писал во время Крымской войны: «Наши солдатики славно умирают в Крыму, но жить здесь никто не умеет». Вот умирать – умеем, жить – нет. Какую стойкость показывали русские воины в совершенно невероятных ситуациях, когда уже давно надо было сдаться, но сражались до последнего воина. Почему? Потому что себя не жалко. «Там, где дни облачны и кратки, родится племя,- как сказано в эпиграфе к шестой главе «Онегина», – которому не жалко умирать…». У Пушкина, который альфа и омега русской литературы, отражено это безразличие к случайностям жизни, к добру и злу. Напомню строчку из «Медного всадника», после наводнения: «…уже прикрыто было зло, в порядок прежний все вошло, уже по улицам свободным, с своим бесчувствием холодным ходил народ…» Бесчувствие холодное – совершенно замечательное определение. Вообще в России, как написал один литературовед, «смерть никогда не воспринимается как трагедия, она вроде нянечки с метлой, пришла и вымела лишний сор». Ну, убили, и ладно. Это – следствие равнодушия к жизни индивида. На этом равнодушии крепится любая деспотия.

Есть ли у сегодняшних русских людей склонность к жертвенности? Не вижу. Но это не минус, это плюс, когда человек хочет жить нормальной человеческой жизнью. Строить, растить детей, работать, отдыхать, думать. Говорят, Россия станет стабильной, а значит, скучной, как Бельгия или Голландия. Вряд ли стоит этого опасаться. Россия до сих пор такой жизни просто не знала. Скуки в России не было никогда, были бесконечные беды и несчастья.

Мне кажется, Россия решила, что пора перестать удивлять мир своими несчастьями. Нерон тоже смотрел на пожар Рима – и это ему нравилось, красиво. Смотреть на пожар России извне, наверно интересно, но быть внутри этого пожара опасно и чревато гибелью.

ПРИВЕТ ИЗ ОРДЫ

Какие последствия для психологии нашего народа имела Орда?

Первое – отсутствие частной собственности, более того – ее психологическое неприятие. Помните, когда в 90-х прошлого века стали говорить о частной собственности, на первых кооператоров смотрели, как на врагов, гнид, которые появились вдруг в стране. Хотя эти люди действительно были не сахар, но такое народное отношение – результат именно монгольского права на землю.

Второе – произвол власти, которая не встречала препятствия, ущемляя людей в их гражданских правах, потому что гражданского общества не было.

Третье – антигородская направленность всего российского развития. Ведь города во времена Орды были не городами в европейском смысле слова, для жизни людей, а ставками для сбора дани. Хотя когда-то Новгородско-Киевская Русь была страной городов. Но после нашествия Россия стала страной деревенской, и мы этим, непонятно почему, гордимся. Хотя через город, как говорил Сергей Михайлович Соловьев, богатеет село, а благодаря этому развивается страна. Город структурирует страну, а у народа – «мы барские, мы пскапские». При отсутствии города меняется ментальность народа, и он не воспринимает себя гражданином государства. «Вы кто?» «Мы чиковские». Не «мы – русские» – у простого народа не было такого выражения . В результате – политический и психологический изоляционизм, отсутствие самодеятельной личности, которая является основой развития Европы.

О ГРАЖДАНСКОМ ОБЩЕСТВЕ

Екатерина хотела создать что-то типа гражданского общества, она учила своих дворян, что нужно быть независимыми. Хвалила «Недоросль» Фонвизина. Но, как только они становились независимыми, вроде Николая Ивановича Новикова, великого русского просветителя, она их тут же сажала. Потому что все-таки она была самая главная, и никто не имел права указывать ей.

В начале 20-го века известный либеральный мыслитель Павел Милюков писал, что «чрезмерное распухание государства происходит именно потому, что нет общественной самодеятельности». То есть не потому, что государство давит, а потому, что нет этой общественной самодеятельности, гражданского общества.

Сейчас не то чтоб государство было против гражданского общества, наоборот, оно пытается создать его, собирает форумы гражданского общества, назначает его представителей. Но искусственно, сверху, гражданское общество не создается, оно взрастает благодаря длительным периодам свободы, существования независимых структур, которые возникают сами собой, постепенно и естественно. Можно назначить какую-нибудь управляемую партию и дать ей название, например, «Либеральные демократы». Но гражданское общество назначить нельзя. Оно требует свободы, долгой свободы, а таких периодов в России было слишком мало.

О НАЦИОНАЛИЗМЕ

Сегодня опасаются роста национализма и фашизма в России. Национализм в России не приживается, потому, что мы – либо третий Рим, либо – новая, несущая свет социалистическая держава. То есть в российском сознании приживается только нечто большое и глобальное, то, что Достоевский назвал всечеловечностью, то, что большевики называли всемирностью. Вот это Россия глотает охотно. Она согласна быть во главе всемирности. Но чистый национализм, основанный на том, что мы хорошие, потому, что мы – русские, думаю, в конечном счете, не может победить. Есть, конечно, такой слой людей, они есть в любой европейской стране, но этот слой неспособен, мне кажется, к правлению в России. В Германии он был способен. Почему? Германия никогда не была империей, и, как говорил Бердяев, Германия неспособна стать империей в силу своего национализма. Россия была империей, и в общем, в какой-то мере остается ею. А империя – это много народов, поэтому для нее ближе наднациональная идеология. Как писал Пушкин, «назовет меня всяк сущий в ней язык – и гордый внук славян, и финн, и ныне дикой тунгус, и друг степей калмык». То есть речь о единстве народов.

Если бы у нас победил национализм, это сломало бы хребет российской сущности и российского государства.

ПРАВОСЛАВИЕ, НАРОДНОСТЬ

Тем не менее, попытки национализма, насаждаемого сверху, в истории были. Начались они при императоре Николае Первом. Он ввел знаменитую формулу графа Сергея Семеновича Уварова «Православие, самодержавие, народность». Как же только православие, ведь в России были и католики, и протестанты, и мусульмане, и буддисты. Если народность – то какая? Русская? А как же все остальные? Из 80 миллионов жителей империи, как писали историки в 80-е годы XIX века, собственно русского народа полагают только тридцать пять миллионов. «Православие, самодержавие, народность» – это убойная формула, которая вроде бы была призвана укрепить страну, а на самом деле ее разваливала. Потому что любой живущий в России инородец, иноверец говорил: то есть я здесь не при чем, что ли?

Формула отсекала от России очень многое. Потом, при большевиках, ее как бы поправили. И сформулировали как «Партийность и народность», народ и партия едины. Ходила тогда шутка: народ и партия едины, только разные магазины. Но идея была все та же – некое общинно-государственное начало в противовес индивидуализму, или, как говорили, гнилому индивидуализму Запада. И получился некий заколдованный круг. В Октябрьскую революцию и гражданскую войну Ленин объявил: «Грабь награбленное». Разграбили. Но затем пришла большевистская тирания, чтобы остановить разграбление. И получилось то, что Радищев называл «из мучительства рождается вольность, из вольности – рабство». Вот, казалось бы, рванулись к свободе в октябре 1917-го, а кончили безграничным деспотизмом.

И появляется психология осажденной крепости: мы – самые замечательные, мы – лучшие, но мы окружены со всех сторон врагами и потому должны быть настороже всегда. А поскольку Россия, как говорил Соловьев, страна деревянная, а дерево горит, то защита этой крепости – это тела ее жителей. Поэтому мы должны быть готовы в любой момент погибнуть, защищая эту крепость.

ЧУВСТВО МЕССИИ И МИССИИ

Раз мы – осажденная крепость, значит мы изолированы, и отсюда возникает чувство миссионизма и мессионизма. Но, как писал, Бердяев, «миссионизм легко принимает ложные формы, вырождается в национализм». Этого в России не произошло. Было ощущение, что мы призваны дать нечто миру. Менялись цари, менялись социумы, но это чувство мессионизма и изолированности оставалось. Возникло оно, вероятно, в результате влияния Балкан – болгар, сербов, которые проиграли в борьбе с Византией и свою мечту о третьем Риме передали России. И Русь, действительно, была единственной независимой православной державой. Это весьма серьезное обстоятельство. Все другие православные страны были под владычеством других народов – турок, австрийцев. И только русские были как бы носителями чистой веры. И, конечно, отсюда ощущение, что только мы несем свет вечной истины. А то, что мы одиноки – так ведь это судьба всех пророков. Пророки одиноки, а мы же пророческая страна.

А после Октября мы стали страной победившего социализма. Опять же, единственной в мире. Андрей Белый писал в 1917-ом:

И ты, огневая стихия, безумствуй , сжигая меня,

Россия, Россия, Россия, мессия грядущего дня.

Мессия грядущего дня – это постоянно в нашей ментальности. И это рождает склонность к футуризму, утопизму. А что это значит? Это значит, что жизнь сегодняшняя неприемлема, и мы живем ради послезавтрашней жизни. Даже не завтрашней, потому что завтрашняя вытекает из сегодняшней, а именно послезавтрашней.

РУССКИЕ И ЕВРОПЕЙЦЫ

Когда говорят, что русские не похожи на европейцев, мне хочется задать встречный вопрос: а похожи ли французы на немцев? А итальянцы на англичан? А поляки на чехов? Европейцы все тоже абсолютно разные.

У России, конечно же, есть свои особенности, как и у других европейских народов. Безусловно, наши особенности интересны Западу. Но эти особенности не выкидывают нас из европейского ареала.

О БУДУЩЕМ

Что нас ждет дальше? Футурологических прогнозов философ делать не в состоянии. Я могу лишь говорить о векторе, который, как мне кажется, идет сейчас в сторону европейской ориентации. Но это не более, чем вектор. На данный момент, на мой взгляд, путь к нормальной европейской жизни нам не заказан, скажем так. Но Европа тоже не сакральная земля, это не «Поле чудес». Европейская жизнь довольно жестокая. Просто у Европы есть одно свойство, которого у нас, к сожалению, пока нет: это умение увидеть, где она ошибается, и попытаться это переиначить. Скажем, знаменитый экологический кризис первой заметила Европа и стала с угрозой бороться. У нас тогда был СССР и наши партийные чины стали говорить, что Запад гибнет от экологического кризиса, а у нас его не может быть, как сказал один замечательный партийный босс, «потому, что у нас есть постановление».

Мне кажется, если мы научимся у Европы этому свойству – исправлять свои ошибки, то дальше уверенней пойдем по этому цивилизованному пути, превращаясь в развитую, человечную, некатастрофическую страну.

Закончу все-таки на оптимистической нотке. Мне кажется, что сегодня Россия перешла в некое новое состояние. У нее – конец подросткового периода. То есть уходит затянувшаяся инфантильность. Быть взрослым трудно, больше ответственности, но это и гарантия от самоубийственных жестоких поступков, которые свойственны прежде всего молодости. Мы взрослеем, кажется…