Когда-то территория Москвы ограничивалась окружной железной дорогой, по
обе стороны которой тянулись серые ленты асфальта, носившими громкое
название «шоссе». На внутренних шоссе стояли каменные дома с
квартирами-коммуналками, на внешних располагались дровяные и угольные
склады и бараки. Бараки были одноэтажными дощатыми строениями с
единственной кухней и удобствами во дворе. Под окнами росла крапива и
лебеда – другой растительности быть не могло – угольная пыль висела в
воздухе, забивая легкие и землю.
Каменные дома страдали перенаселением. В одной комнате трех-четырех
комнатных коммуналок жило по две и по три семьи, ютившихся за
простынями на веревках. Непременным дворовым атрибутом были круглые
основания из такого же камня, как и дома. Предполагалось, что из них
должны бить фонтаны для облагораживания местности с чахлой
растительностью. Однако, обилия гувернанток с детьми не наблюдалось, и
про фонтаны забыли, забыв убрать основания. В летнее время по вечерам
раскрывались окна, на подоконник выставлялся патефон и во всю мощь пел:
«Утомленное солнце нежно с морем прощалось…».
В середине 30-х годов северная внешняя дорога вдоль Московской Окружной
носила название Пакгаузное шоссе, вдоль него располагались дровяные и
угольные склады. Сразу за ними лепились сбитые в кучу сарайчики, где
пришлый из деревень народ держал коз и свиней.
В те годы правительство выпустило Указ о призыве сельского населения в
Москву на работу по развитию промышленности. Малограмотные жители села
обучались профессии ткачих, помощников машинистов паровозов и другим
малоквалифицированным профессиям. Ткачихи жили в общежитиях при ткацких
фабриках. А семьи железнодорожников жили в бараках и вагонах. В вагоне
стояла печка-буржуйка, дававшее тепло и возможность готовить пищу.
В военное время 40-х годов эшелоны с солдатами обязательно
останавливались на станции Лихоборы, чтобы сдать раненых в больничку,
располагавшуюся в нескольких метрах от железнодорожных путей. Солдаты
обменивали тушенку на маленькие зеркала, которыми торговала вечно
голодная ребятня. На станции всегда можно было набрать кипятку в
жестяной чайник или умыться.
После войны семьи железнодорожников получили комнаты в коммуналках.
Семье из трех человек полагалась комната в девять метров, на четырех –
больше. Пятеро могли рассчитывать на двадцать метров в коммуналке. И
это означало значительный прогресс: в общей квартире была ванная и
туалет. И кухня! Бог с ними, с примусами! Зато, кухня!
Сарайчики и дровяные склады потом снесли и построили несколько
небольших фабрик. Бараки продержались до начала шестидесятых, принимая
всех желающих из близлежащих областей. Потом снесли и их и возвели
целый квартал пятиэтажек и Дом Культуры, в котором по воскресеньям
крутилось кино.
Станционное шоссе теперь носит название проезда Черепановых. Стоят не
тронутые временем больничка и Дом Культуры. Круглые основания фонтанов
давно заросли и возвышаются небольшими холмами. На подоконниках старых
домов остро пахнут герани, и из распахнутого настежь окна слышится
уникальный лирический тенор Г.П.Виноградова: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»
|